Никита, 28 лет. О причинах протеста и взаимопомощи

Нет одной конкретной причины тому, что люди вышли на улицы. Протестное движение строилось по кирпичику. Раньше в стране все было относительно неплохо, люди жили, зарабатывали, столкновений с властью и органами правопорядка не было. К [президенту Александру] Лукашенко, когда тот только пришел к власти, было доверие, была видна разница после разрухи в стране 90-х. Но сейчас идет однозначная тенденция на ухудшение уровня жизни, условий труда, соблюдения законов. Страна катится вниз. Действующая власть не имеет популярности, от Лукашенко отвернулись даже пенсионеры. Те получают порядка 300 белорусский рублей (около 9 тыс. российских — «Газета.Ru»), но это несерьезно.

Я общаюсь с людьми возраста 40-50 лет. Никто из них не поддерживает Лукашенко. Есть группа людей, которые считают, что у него сейчас нет явной альтернативы, но не более. В основном все выступают против действующей власти. Не слышал никого, кто выступал бы против проведения митингов, акций протеста. На улицу вышли все.

Это все стечение обстоятельств. Но большую роль сыграла, наверное, пандемия. Лукашенко ведь не признавал опасность коронавируса, а бедные врачи при этом пахали без перерыва. И он им никак не помог. Люди сами собирали деньги, организовывали фонды, бизнесмены на свои средства обеспечивали медиков.

Власть никак не помогла народу, и тогда этот народ задумался: «А зачем нам тогда такая власть?».

Против Лукашенко сложились все факторы. Сейчас у людей есть доступ к информации от оппозиционных СМИ, благодаря которым страна видна с других сторон. И именно чтобы люди не знали о всех проблемах, власть оборвала гражданам связь, отключила интернет.

— И как в итоге все началось?

— Я никогда ни в чем подобном не участвовал, на митинг не планировал идти. Но поскольку интернет был отключен, а что происходит на улицах — любопытно, то пришлось ехать, чтобы узнать и увидеть все своими глазами. Стоял на безопасном расстоянии, как и большинство граждан. Лишь единицы подходили к милиции, в основном все наблюдали, выкрикивали различные лозунги. Сейчас наступило такое время, когда люди вроде бы боятся идти на митинги, но уже просто не могут сидеть дома.

В какой-то момент толпа подошла к оцеплению, были слышны лозунги. И все. Но затем вдруг в ответ от ОМОНа полетели светошумовые гранаты. Естественно, люди отошли назад. Я, чтобы посмотреть на происходящее с более выгодной позиции, зашел в подъезд дома. Только начал подниматься, посмотрел в окно и увидел, как толпа резко стала убегать от силовиков. Те бежали на граждан, разгоняли их, задерживали и били всех подряд. Один, например, ехал на велосипеде, и его толпа ОМОНа скинула на асфальт и увела. В итоге я около часа просто не мог выйти из подъезда. Таких же «запертых» было еще восемь человек. Ждали, пока ОМОН не отойдет. Жители этого подъезда, к слову, были готовы при необходимости нас приютить, квартиры не закрывали.

Когда вышел из подъезда — было страшно. Я был на велосипеде, поехал домой окольными путями. Постоянно приходилось менять маршрут.

Периодически встречал людей, которые кричали мне «Ты туда не суйся, иначе повяжут нахрен».

Как-то с божьей помощью доехал до дома, слышал из каждых сторон взрывы, крики, грохот. Что касается переговоров, то силовиков можно разделить на два типа. Одни стоят и ничего не делают, лишь наблюдают за ситуацией, контролируют ее. К ним можно было подойти, спросить о чем-нибудь и в вежливой форме получить ответ. Другие же били и задерживали всех, кто им попадался на пути. Диалог с ними не представлялся возможным, никаких вопросов.

Люди заранее брали с собой воду, простейшие медицинские препараты. По возможности сами оказывали первую помощь, если кто-то пострадал. Хотя при этом рядом было и очень много карет «Скорой помощи». Врачи также помогали раненным. Могли ли оказать гуманитарную помощь работники ближайших аптек и продовольственных магазинов? Чтобы кто-то кому-то что-то раздавал бесплатно, не наблюдал. Максимум, в магазинах можно было спрятаться от ОМОНа.

— К чему подобные акции могут в итоге привести?

— Во-первых, сам факт забастовок в Белоруссии уже очень интересен. Для нас это нонсенс. Что касается митингов, то акции, вероятно, и далее будут проходить. Может, не такие многочисленные.

Возможно, люди станут не столько идти в стычки с ОМОНом, сколько по-партизански изматывать силовиков.

То, что происходит сейчас, впечатляет. Для нас это тот самый маленький лучик надежды на лучшее, что вдохновляет людей выходить на улицы, протестовать. Мы не собираемся идти на амбразуру, нам достаточно выйти и высказаться. Многие ведь понимают, что действующая власть будет бороться до самого конца. Закончатся у силовиков светошумовые гранаты, в дело пойдут боевые. Начнут гасить всех. И все равно люди будут выходить митинговать.

Мы ведь не одни на этой планете живем. Нас видят в России, в Европе, за нами наблюдает западное сообщество. С каждым днем давление на действующую власть будет расти. Возможно, тогда Лукашенко поймет, что в стране далеко не все хорошо. И не только он, но и остальные чиновники, правоохранительные органы. Мы надеемся, что они прозреют, перейдут на сторону простых граждан, что что-нибудь да изменится в лучшую стороны. Хотя эта надежда все-таки слепая.

Алена, 20 лет. О блокировке интернета и протестах в центре Минска

Акции начались где-то за полтора месяца до самих выборов. И я планировала выходить на митинги, но у меня не получалось по времени из-за работы.

Вечером 9 августа я поехала в Минск, и, честно, я не знала, что уже в этот вечер начнутся протесты. С 11-12 часов дня в день голосования пропал интернет, не работало ничего. Мы пытались выцепить с новостных сайтов хоть немножко информации, но получалось это плохо. В Telegram-каналах еще раньше я читала, что планируют выходить вечером 10 августа на те или иные площади.

В воскресенье вечером мне из Москвы позвонила мама.

Она была вся в слезах, спросила, почему я не выхожу на связь. Я сказала, что у меня нет интернета, что у всей страны нет интернета.

Мама была в шоке, она рыдала в трубку, просила, чтобы я никуда не выходила. Из этого разговора с мамой я узнала, что происходит у нас в городе.

Благодаря этому, когда мы услышали какие-то залпы, похожие на салюты, то уже понимали, что это не они. Мы выбежали на балкон и увидели вспышки, они отсвечивали в небе. Мы еще пытались между собой как-то созваниваться, звонить в другие города, спрашивать, что и как, но, по сути, никакой информации не было. Только слухи.

На следующий день все, как ни в чем не бывало, пошли на работу, я в том числе. Когда пошел слух, что будут перекрывать дорогу, меня отпустили с работы на несколько часов раньше, чтобы я смогла добраться домой. Но даже это было поздно. Идти до дома пришлось пешком. Пока шла, видела, как начинает парализоваться движение на дороге: машины уже останавливались, из них выходили люди, сигналили, залезали на крыши, доставали флаги.

Я живу возле станции метро «Пушкинская» — одной из главных точек, где планировали собираться люди. Хотя, может, они и не планировали — возможно, это получилось стихийно, я не знаю. Когда добралась до дома, увидела огромное количество людей: все с флагами, все скандируют «Жыве Беларусь!», блокировали дорогу скамейками. Спустя 15-20 минут со спины начали доноситься взрывы.

Проехал небольшой бус, с которого кидали светошумовые гранаты. Именно в людей. Естественно, все побежали врассыпную. Если честно, я никогда таких эмоций испытывала — это не передать.

Я видела ближайший магазин, и я видела свой дом — и не могла понять, куда мне лучше бежать прятаться. Забежала в квартиру и там с балкона наблюдала за всем этим. Оставшихся на улице ОМОН разгонял гранатами и резиновыми пулями.

В толпу людей, которые стояли недалеко от автобуса, кинули гранату. Мы видели, как через нашу улицу переправляли армию ОМОНовцев.

Также силовики выпускали слезоточивый газ, и мы даже подумать не могли, что он дойдет до нашего балкона. Почувствовали очень сильный запах перца и безумно болезненное жжение в глазах, где-то полчаса не переставая пили воду, потому что очень закашливались. Хотелось выплюнуть легкие, честно.

Где-то в два часа ночи пошли спать. Но мы были уверены, что у нас дома повышибает все окна, потому что звуки от взрывов были нереально громкими. Это было очень страшно.

На следующий день я уехала из Минска в Оршу. Тут тоже проходят протесты, хотя они, конечно, несравнимы с тем, что творится в Минске.

Но людей хватают, забирают — это происходит в каждом городе Беларуси — неважно, большой он или маленький.

Вчера я созванивалась с соседями, которые остались в Минске, спрашивала, что происходит. На третий день протесты стали менее интенсивными. Но это не из-за того, что люди сдались и согласились. Во время протестов были получены многочисленные травмы, и даже были смерти.

Интересно еще, что наутро после протестов улицы города как никогда чистые, все восстановлено. То есть рано-рано утром проделывается огромная работа, чтобы замести все следы, чтобы не осталось никаких пятен крови, которые были по всей улице.

Я думаю, что люди готовы идти до конца. Народ так или иначе уже пробудился, его не остановить. Сейчас вовсю ходит информация — у нас уже появился интернет, и мы теперь в курсе что да как — с семи вечера уже планируется блокировка всех дорог по Беларуси. Не знаю, к чему это приведет.

По сути все, чего требуют люди — это честных, нефальсифицированных результатов, и, естественно, отставки действующего президента.

Владислав, 24 года. О страхе и изобретательности

Я нахожусь в городе Гомеле, сам на протесты не хожу. Здесь все проходит мирно: примерно с 8-9 вечера в центре города собираются люди, блокируют его. Машины этот центр объезжают и сигналят в знак поддержки. Люди не собираются кучками — они просто идут по улице, хлопают или не хлопают.

Таких событий, как в Минске или в Бресте, здесь нет. Об этом говорят все в республике: в Гомеле самые спокойные, тихие люди. Говорят, мол нас тут все устраивает.

Но людям просто страшно, что кого-то заберут, кого-то будут бить. И народ можно понять. С другой стороны, бороться за свои права и за свою свободу, конечно же, надо.

Я знаю, что на заводы приходят разнарядки: «Камеры на улицах города будут проверять и искать тех, кто выходил на акции». Угрожают увольнением. Поэтому люди и на забастовки никакие не соглашаются — их просто уволят. А у людей кредиты, семьи. Поэтому они боятся и не идут в это все. Они просто запуганы.

Я поддерживаю то, что белорусы выражают свое недовольство. Белорусы недовольны уровнем жизни в стране. И даже то, что выборы сфальсифицированы и что Лукашенко проиграл, все знают. Повлияла ложь. Даже когда начался коронавирус — президент безответственно отнесся к этому вопросу. Ему было важнее спасать экономику, а не людей. Врут о заражаемости, врут о смертности. Давно нужно сместить эту власть.

То, что происходит в нашей стране, — это ужасно. Страдают мирные граждане. И получается, что правоохранительные органы защищают не простой народ, а одного человека — Лукашенко. Он ведет войну с народом. Никакие российские засланные люди не платят никому деньги, как говорится в репортажах на государственном телевидении. Это все не так, люди выходят сами.

Сегодня, например прошла акция: женщины в белых нарядах выходят на улицы с цветами, подносят их к облисполкому, ходят по городу и хлопают.

Люди сами придумывают себе какие-то акции. И никто им не платит за это денег.

Еще одна проблема в том, что у нас нет лидера. То, что сейчас делает народ — это их инициатива, больше ничья. Нет четкого понимания, что делать. Придумывают каждый день что-то новое. Сегодня днем — женщины с цветами. Вечером собираются блокировать движение по улицам, чтобы останавливались автомобили. Но в областных городах, к сожалению, я знаю, это мало кто будет делать.

Мария, 25 лет. О фальсификациях и войне

Я была наблюдателем на этих выборах. Нас регулярно отказывались пускать на участок, говоря, что нас «нет в графике, [нам] нельзя». График распространялся только на помещения для голосования если что. Когда мы просили назвать нам статьи или постановления, на которые они опираются, нам ничего не говорили, повторяли опять про график.

На моем участке я отсидела весь первый день досрочного — вбросов не было, явка в протоколе совпала с той, которую я насчитала. В остальные дни независимых уже не пускали внутрь на целый день и начались вбросы.

В последний день досрочного мы насчитали явку порядка 40 человек. В протоколе явка была 380. В основой день ходили на надомное вместе с комиссией. На дому проголосовал 1 человек. Но согласно итоговому протоколу в надомном голосовании поучаствовали 17 человек.

По протестам могу сказать так: мы присутствовали кое-где на мирных собраниях, и до прихода ночи не было никаких проблем. Приходят абсолютно разные люди — девушки, женщины в возрасте, пенсионеры. Никто не хочет воевать, все хотят лишь честных выборов.

Автомобилисты помогают протестующим и блокируют дороги. К нам благодаря этому ОМОН и [спецподразделение] «Алмаз» часа полтора ехали. Как только наступает ночь — конец. Пугают светошумовыми, стреляют по людям, идут со щитами. По дворам близлежащих домов рыскают омоновцы с собаками, выламывают двери подъездов, где прячутся мирные протестующие. Звуки и атмосфера как на войне. Но никто кроме силовиков ее не хочет.